Булыга Сергей - Квардилион
Сергей БУЛЫГА
КВАРДИЛИОН
Квардилион - это я. Я командир, и под моим началом двадцать
воинов. Пять квардилий - штандарт, пять штандартов - колонна. Когда
колонна входит в город, улицы пустеют. В городе пыль, тишина. Только
слышится:
- Р-раз!.. Р-раз! - и дружный топот наших ног. Да еще лязгают
латы, скрежещут, сшибаясь, щиты. Щиты у нас высокие, широкие, и в
сомкнутом строю колонна - как змея, покрытая железной чешуей, В
колонне мы неуязвимы.
А поодиночке мы в город не ходим.
Здесь круглый год жара. Ветер с пустыни приносит песок. Песок под
ногами, песок на зубах. Когда смотришь на небо, то солнца почти не
видно - все небо в пыли. Зачем здесь построили город? Кривые улицы,
дома без окон, стаи голодных собак, на перекрестках нищие - гнусавые,
кривые, в язвах. Когда я вывожу свою квардилию в дозор, то всякий раз
кричу при виде нищих:
- Бей их!
Их бьют, они не ропщут - расползаются. А если мы входим в дома, то
и там нам никто не перечит.
Ночами я почти не сплю: мне душно. Я прослужил в этом проклятом
городе уже шесть лет и ни разу не видел дождя. Деревья и трава здесь
тоже не растут, здесь сохнет и крошится даже камень.
Каждое утро под звуки трубы мы выбегаем из казармы. Похлебка, сыр,
кружка воды - и в строй. До обеда муштра. В обед опять похлебка, сыр,
кружка воды - и в строй. Два раза в месяц мы ходим в дозор. И так от
весны до весны Весной, назавтра после... Да! Весной приходит
пополнение. Всех воинов меняют; мы, квардилионы, принимаем
новобранцев. День-два знакомимся, а после вновь: похлебка, сыр, кружка
воды - и в строй.
Порой мне кажется, что все это мираж. Быть может, я давно убит -
еще тогда, в сражении при Кардах, - мое тело сожгли, а душа
переселилась в Город Мертвых. Здесь нет живых людей, одни лишь тени.
А я? Разве я человек? Я не способен чувствовать - ни радости, ни боли,
ни добра, ни страха. Я одичал, я - зверь. Шесть лет я не видел дождя,
и я уже не помню, что такое лес, деревья, трава.
Правда, однажды...
Однажды в тени за казармой я увидел маленький росток. Росток был
чахлый, серый, запыленный. Но я был несказанно рад: я наконец-таки
увидел жизнь! Я опустился на колени и осторожно стер с травинки пыль.
Я взрыхлил вокруг нее землю ножом. Я поливал травинку дважды в день.
Вода у нас, конечно, привозная, и выдают ее строго по норме, но я не
жалел; травинка выпивала половину моей доли. На пятый день она
зазеленела, на восьмой... засохла.
Вот так я умер во второй раз. Теперь я точно знал, что нет ни
города, ни жителей, ни гарнизона, ни меня, а есть лишь тени мертвых.
Казалось бы, жизнь кончена и можно успокоиться, пора в конце концов
привыкнуть. Ведь у меня на плече шесть нашивок - шесть раз я встречал
здесь весну... О, будь она навеки проклята!
Когда-то я служил на севере; дождь там замерзает в белую колючую
крупу. На севере все ждут весну - и природа, и люди. А здесь, накануне
весны...
Мы встаем до рассвета. Похлебка, сыр, кружка вина - и в строй. И
муштра до обеда. А вечером кружка вина - и в дозор. Ночью снова
муштра.
А за три дня до равноденствия колонна входит в город и идет по
улицам. Двери и ставни закрыты, кругом тишина. Лишь пыль, да выкрики
"р-раз!.. р-раз!", да дружный топот наших ног.
И за два дня до равноденствия...
И за один...
Мы маршируем от рассвета до заката. Молча. Мы ни о чем уже не
думаем, мы отупели от жары и от муштры. Меня качает... Нет! Я
присягал! И я иду. По мне ровняют шаг.
Когда из строя смотришь на дома, то кажется, что город пуст. Нет